«Немые ночи 2015»: в тени большого кинематографа

Шестой фестиваль немого кино и современной музыки «Немые ночи» оказался самым коротким и, в хорошем смысле, маргинальным за всю историю этого события. В минувший уикенд, в течение двух дней, в Одессе под открытым небом показали знаковые, но малоизвестные фильмы из стран, которые кинематографическими не считаются. Это входило в концепцию шестых «Немых ночей», как и общая тема показов — декоммунизация и судьба пропагандистского искусства как в Украине, ввиду нового закона, так и в мире. Как показала фестивальная программа, киноленты, в свое время считавшиеся пропагандистскими, могут предстать в совершенно новом универсальном художественном смысле годы спустя.

Сказанное касается в первую очередь украинского фильма 1929 года «Ветер с порогов». Снятая Арнольдом Кордюмом как идеологическая поддержка строительства Днепрогэса, эта картина является уникальным высказыванием о противостояниях поколений, человека/технологии и природы, традиционализма и новаторства. В «Ветре с порогов» рассказывается о конфликте семье Ковбаней. Отец Остап (его сыграл 73-летний «корифей» Николай Садовский) — лоцман с деда-прадеда, овладевший искусством обходить легендарные днепровские пороги. Он теряет свой авторитет в глазах сообщества и собственных детей, когда в село приезжают инженеры. Те нисколько не сомневаются в том, что покорят природу — взорвут пороги, построят станцию и неминуемо затопят живописные украинские села, что, как известно, в конце концов, произошло, похоронив под водой огромный пласт украинской культуры и истории казачества.

На первый взгляд, вывод в фильме однозначен: молодые технократы — строители коммунизма приходят на смену консервативным жителям периферии. Это приветствуется и декларируется в сталинском курсе на индустриализацию, это воспевается в культуре того времени. Нынешний же зритель не увидит в старом Ковбане выраженного антагониста: правых и неправых в фильме попросту нет. Есть столкновение идей. Что должен делать человек: подстраиваться под природу или переделывать ее под себя? В годы появления фильма ответ был один. Сегодня, когда у человечества есть опыт не одной техногенной катастрофы, популяризируется возвращение к доиндустриальным отношениям с природой. Точно так же в «Ветре с порогов» поднимаются универсальные и не теряющие актуальность проблемы кризиса патриархальной культуры, смены поколений, памяти и идентификации себя через определенную территорию, взаимодействия технологий на мир. «Ветер с порогов» в этом смысле близок одновременно и к «Леопарду» Висконти, и к раннему киберпанку, и ко многим фильмам, появившимся гораздо позже него.

Художественное воплощение «Ветра с порогов» заставляет лишь жалеть о том, что этот фильм оказался в тени довженковской «Земли». Обе картины появились почти в одно и то же время, они даже перекликаются друг с другом в отдельных сценах. Трактор у Довженко и громадные краны у берегов Днепра у Кордюма — те же самые образы, знаменующие конец старого мира и наступление индустриализации, а с ней вместе и дальнейшей урбанизации населения. Кулак, убивающий Василя, и лоцман, желающий вреда чужакам из города — те же самые образы. У Довженко было больше поэзии буколической, у Кордюма — индустриальной. Первого знают все, у второго даже не все киноработы можно отыскать. «Ветер с порогов», к несчастью, тоже был доступен лишь на отдельных показах от Центра Довженко и на «Немых ночах». Реставрированный в прошлом году, этот фильм очень нуждается в переиздании в каком-либо виде.

Не уступает по раритетности «Ветру с порогов» еще один фильм «Немых ночей-2015». Это драма «Социальный распад» 1932 года, обозначенная организаторами фестиваля как первый фильм греческого неореализма. Сделанный на стамбульской киностудии фактически как независимое производство (молодой режиссер Стелиос Татасопулос одолжил у отца деньги на съемки), этот фильм представляет хронику молодежи в переживающей кризис Греции. Толпы эмигрантов, пропасть между богатыми и бедными, отсутствие равных возможностей, угнетенный пролетариат — промарксистский уклон выпирает в каждом кадре. По меркам мирового кинематографа начала 30-х, «Социальный распад» — не самое сильное кино, скудное художественно, без «воздуха» между сценами, без психологизации и акцентированных конфликтов. Главный герой сначала студент, потом перспективный актер, потом опустившийся на самое дно пьяница, потом бескомпромиссный левый активист — действие 60-минутного фильма перебрасывает персонажа из одного статуса в другой, без возможности отрефлексировать. Тем не менее многое в «Социальном распаде» можно списать на возраст постановщика-дебютанта: всего 24 года было Стелиосу Татасопулосу, который сам же и сыграл здесь главную роль.

Политическую ангажированность невозможно игнорировать в еще одном показанном на «Немых ночах» фильме. Белорусский псевдоисторический эпос «В огне рожденная» 1929 года — кино о том, как «в огне гражданской войны родилась Советская Беларусь». Это безумно красивый фильм, хоть и несколько вторичный по отношению к творчеству более известных мастеров советского киноавангарда. В каждом кадре угадываются цитаты (сознательные или нет, неизвестно) то из Довженко, то из Вертова, то из Эйзенштейна и Пудовкина. Эдакое попурри из достижений советской школы монтажа и операторского искусства.

В истории белорусского национального кинематографа это фильм знаковый, и в его художественной ценности сомневаться не приходится. Идейная часть «В огне рожденной» близка к «Арсеналу», только режиссер Уладзимир Корш-Саблин оказался язвительнее Довженко по отношению к потугам национальных сил взять власть в стране. У белорусов после февральской революции была своя народная республика, свой Петлюра, своя Центральная Рада и даже свой Скоропадский. «В огне рожденная» — не лучший источник для изучения истории того времени, но, как и в случае в петлюровской темой в украинском кино, само упоминание белорусских национальных сил свидетельствует о том, что советская власть считала их угрозой, требующей разоблачения и высмеивания. Как любое пропагандистское произведение, «В огне рожденная» держится на доведении до крайности любого сюжетного конфликта и образа, и как отличный авангардный фильм, преуспевает в эмоциональном воздействии на зрителя.

Просоветский пафос картины умело сбила белорусская рок-группа Relikt, исполнявшая на «Немых ночах» новый саундтрек к фильму. Финал с обязательным триумфом красных прошел под гитарное исполнение траурного марша. Это вполне компенсировало издевательские сцены с бело-красно-белым флагом, который и нынче в опале — теперь уже у лукашенковской власти. «В огне рожденную» отреставрировали и переозвучили (вернее — переосмыслили) в рамках совместного белорусско-польского проекта «Тузін. Немаўля», благодаря которому удалось сбить пыль и с других малоизвестных немых фильмов.

В стороне от политики стоит чешский фильм «Эротикон». Как и другие ленты из программы «Немых ночей», он нуждается в пересмотре. Некогда картину Густава Махаты критиковали из-за излишней откровенности. Сегодня она смотрится невинно, несмотря на то, что здесь есть чуть ли не первая в кино сцена орального удовлетворения женщины. И правда, «Эротикон» — это феминоцентричное кино, мелодрама, близкая больше к декадентской киноэстетике, чем к экспрессионизму, в контексте которого ее часто упоминают. В наши дни сюжет «Эротикона» органично бы смотрелся в любом отечественном телемуви для женской аудитории. Это история соблазненной и настрадавшейся провинциальной девушки, которая в итоге отделывается наименьшими потерями из всех героев. К счастью, непреходящей ценностью картины остается то, как она снята и что значит для исследования чувственности в истории кино.

Снятый в 1929 году «Эротикон» упоминают не так часто, как появившийся четырьмя годами позже «Экстаз» того же режиссера — Густава Махаты. Второй фильм наделал шума из-за обнаженной купальщицы Хеди Ламарр и последующей цензуры из-за кодекса Хейса, согнавшего «Экстаз» в кинопрокатное подполье. Оба фильма объединены как темой женской сексуальности, так и похожим поэтическим стилем — опробованным в «Эротиконе» и развитом Махаты уже в «Экстазе». Что интересно, в свое время, чешского режиссера, уехавшего в Голливуд, преследовала репутация автора неприличных фильмов. Хотя такой деликатный и образно богатый подход к теме страсти увидеть в современном кино сложно.